против барско-буржуйского ига. У Рябого ж слово одно: «Для ча буду я на рожон прыгать?»
Встал стеною полк, фронт раскинул свой. Силеверст стоит в карауле.
Подымает пуля за пулей вой. Силеверст испугался пули. Дома печь да щи. Замечтал Силеверст.
Бабья рожа встала из воздуха.
Да как дернет Рябой! Чуть не тыщу верстпробежал без единого роздыха. Вот и холм, и там и дом за холмом, будет дома в скором времечке. Вот и холм пробежал, вот плетень и дом, вот жена его лускает семечки.
Прибежал, пошел лобызаться с женой, чаю выдул — стаканов до тыщи:
задремал, заснул и храпит, как Ной, — с ГПУ, и то не сыщешь.
А на фронте враг видит: полк с дырой, враг пролазит щелью этою. А за ним и золотозадый рой лезет в дырку, блестит эполетою.
Поп, урядник — сивуха течет по усам, с ним — петля и прочие вещи. Между ними — царь, самодержец сам, за царем — кулак да помещик.
Лезут, в радости, аж не чуют ног, где и сколько занято мест ими?! Пролетария гнут в бараний рог, сыпят в спину крестьян манифестами. Отошла земля к живоглотам назад, наложили нало́жища тяжкие.
Лишь свистит в урядничьей ручке лоза́ — знай, всыпает и в спину и в ляжки.
Улизнувшие бары едут в дом.
Мчит буржуй. Не видали три года, никак.
Снова школьника поп обучает крестом — уважать заставляет угодников. В то село пришли, где храпел Силеверст. Видят — выглядит дом аккуратненько.
Тычет в хату Рябого исправничий перст, посылает занять урядника.
Дурню снится сон: де в раю живет и галушки лопает тыщами. Вдруг как хватит его крокодил за живот!